ТИТАНОВЫЙ ДЖЕКСОН: Я не умею давать заднюю

Мой отец был обычным шахтером в Павлограде. Мама работала дома?—?нас пятеро детей в семье, я?—?самый старший. Родители глубоко верующие люди, сейчас отец священник, руководит приходом в маленьком селе. Говорит, что я в свои 26 пережил то, о чем он лишь читал в книжках. Только пережил я, а поседел?—?он.

«Ты по жизни никто и зовут тебя никак»,?—?говорил мне раньше отец. Он всегда подчеркивал, что я берусь за дело и бросаю его на полпути,?—?тогда это было правдой. Однажды мы сильно поссорились, и я решил помириться, доказав, что чего-то стою. Так начал заниматься спортом. И в тот вечер, когда привез первую медаль, отец попросил у меня прощения. Однажды он пришел на соревнования и был шокирован, как много людей меня знают. Они знали мою фамилию, они знали, чей я сын,?—?и его гордость зашкаливала.

Я не умею давать задний ход. Когда занимался спортом, мог прийти за неделю, за три дня до соревнований и сказать тренеру, что еду. Отец меня спрашивал: «Куда ты прешь, ты же не готов!». Он сам был спортсменом и хорошо знал, что это такое. Но я выступал и часто побеждал.

Я служил в Севастополе, в морской пехоте. Там у меня был армейский друг, который, когда Крым откололся, остался служить новой власти. Сейчас мы с ним не общаемся: есть что вспомнить, но больше не о чем говорить. Человек сделал свой выбор и ему неважно мнение друга. В этой ситуации жалею только об одном?—?что не могу приехать в родную часть и посмотреть в глаза офицерам, перед которыми принимал присягу.

Друзья «проявляются», когда тебя начинают показывать по телевизору, когда у тебя вроде бы появляется статус. «О, так это же Женек, наш Женька! Где там его номер? Привет, видел тебя по телеку, как дела, давай встретимся!». Но единицы из них находили мой номер, когда я лежал в реанимации. Тогда ребята с фронта покупали мне лекарства, навещали друзья детства. Молились родители.

Конечно, я сомневался, когда получил повестку. А потом подумал, что все будет нормально, тем более, мне сказали, что буду служить на территории области. Когда впервые ехал в зону боевых действий, то даже немного гордился этим. И в то же время?—?боялся. Бояться?—?это нормально. Человек не живет, если не боится. Бороться со страхом бесполезно?—?иммунитет должен выработаться сам.

После АТО я очень сильно изменился в плане мировоззрения, поведения. Если сравнить Женю из прошлого и нынешнего Джексона, то Джексон мне нравится больше. Женя был парнем, которому было наплевать на родителей, который вообще не ценил того, что его окружает. Раньше мама была счастлива, если могла удержать меня дома на два часа?—?это был праздник. Сейчас я благодарен Богу за таких родителей и понимаю, что ничего ценнее семьи в мире быть не может.

Родители отговаривали меня от службы. Потом, когда пошли первые боевые действия, мама просто отказывалась верить, что я там воюю. Решение идти в политику они тоже восприняли негативно, потому что знали, сколько в ней грязи. Отец говорил мне: «Женя, ты же не сможешь изменить систему». Ну да, видимо, всю систему не осилю?—?но смогу ее улучшить хотя бы в одном городе. Я не один?—?у нас команда, с которой можно не только на выборы идти, но и в тыл врага. Поверьте, я знаю, о чем говорю.

На фронте нет той грязи, которая есть в политике, нет предателей, лжи и лицемерия. Поэтому я удивился, когда на днях мне написал боец из одного батальона: мол, он был в Иловайске, и еще во многих горячих точках, и видел то, чего не видел я,?—?но не такой распиаренный. Я ответил ему так: любой человек, который взял оружие в руки и пошел защищать родину?—?не важно, в какой точке фронта,?—?достоин уважения. Я вообще не понимаю, как это?—?меряться тем, кто сколько получил ранений.

Когда меня ранило, я забежал в гараж, где ребята перевязали мне голову. Лежал на каремате, ждал, пока обстрел закончится, и чувствовал, что все, «тухну». Тогда начал молиться, просил прощения за свои грехи, благодарил Бога за родителей. Просил дать им сил, чтобы они смогли быстрее пережить потерю и помогли моей дочери выбиться в люди. Может, эта последняя молитва и стала решающей?—?Бог сохранил мне жизнь. Я очень благодарен за это, поэтому теперь стараюсь жить по совести.

Врачи давали всего один процент гарантии того, что я выживу. Понимаете, один из ста шансов на жизнь?—?и я им воспользовался. Теперь тот самый один процент голосов решал судьбу не только Павлограда, он стал тестом на справедливость в целой стране. Но я уже слишком хорошо знаю цену такому проценту?—?и умею его отвоевывать.

Для меня нет большей радости в мире, чем моя дочь Аня. С 19 лет я очень сильно хотел ребенка?—?наверное, потому что с детства нянчил своих братьев и сестер, все про детей знаю, умею менять памперсы. Я присутствовал при родах, и когда мне ее дали подержать, слезы просто полились градом. Смотрю на нее,?—?а она просто моя копия. Тогда мне показалось, что весь мир остановился, есть только я и эта девочка. Она меня очень сильно чувствует, мне она первому улыбнулась. Я все сделаю, чтобы моя Аня жила в лучшей стране. В стране, которая ее никогда не предаст.